Солнечные полосы ч. 3

---
Я познакомилась с Ксавье на одной из извечных богемных вечеринок, на которых в то время пропадала ночи напролет. Он тоже был вхож в эту пеструю и разношерстную компанию из актеров, музыкантов, художников, фотографов и прочей нежити.
Ксавье был архитектором, и весьма популярным. В основном, он занимался строительством маленьких дворцов в пригородах Парижа для тех, кому квартира с видом на Сену уже не казалось достаточно роскошной. Одновременно Ксавье работал ресторанным критиком в одном популярном интернет-издании. Мы моментально нашли общий язык и с ним я общалась чуть больше, чем со всей остальной [тусовкойk. Но вряд ли нам удалось бы стать близкими друзьями, если бы как-то раз, зайдя на нашу с Софи кухню, я бы не узрела этого наглеца в чем мать родила, хлещущим мое молоко прямо из пакета. На мое деликатное покашливание бедняга поперхнулся, заплевал все вокруг и был ужасно сконфужен.
Как выяснилось, накануне вечером Софи поехала проконтролировать процесс подписания договора на строительство нового дома для одного из клиентов, там же оказался Ксавье, по чьему проекту сие строение и должно было возводиться. Подробности того, как в спальне у моей отнюдь не легкомысленной подруги оказался едва знакомый мужчина, скрывают от меня до сих пор. Спустя полчаса, когда разводы от молока были ликвидированы, мужчина прикрыл свой срам, а Софи перестала краснеть, как помидор, мы дружно уплетали круассаны на кухне, как будто Ксавье всегда был частью этого привычного утреннего ритуала.
Спустя несколько месяцев мой новоиспеченный сотрапезник вломился в мою мастерскую маленькую неотапливаемую мансарду над нашей квартиркой, которую я начала снимать как только финансы позволили мне эту роскошь, и, разве что не прыгая от радости, сообщил, что его лучший друг переезжает во Францию.
Лучший друг Ксавье, про которого мы уже были наслышаны, получил место главы одного из филиалов американской фирмы здесь, в Париже. Это была еще одна история на миллион. Джеймс, именно так звали [лучшего из ныне живущихk, с точки зрения Ксавье, путешествовал по Европе после окончания какой-то навороченной частной школы, как это водится у американцев. Ксавье тогда повздорил с семьей и буквально жил, где придется. И вот так, эти двое недоумков познакомились в какой-то дыре, куда Джеймс забрел случайно, а Ксавье надеялся скоротать там ночь жуткий наркоманский клуб где-то на отшибе столицы. В итоге, этот умник умудрился покорить бестолкового американского туриста своим обаянием, не иначе, и эта парочка исколесила всю Европу вместе, при этом Ксавье совершенно беспардонно пользовался кошельком Джеймса. Меня это шокирует по сей день, а француз только беспечно пожимает плечами в ответ на мое праведное удивление: [Я был на мели, Джеймсу было в радость помочь мне и обзавестись компанией. Почему нет, черт возьми?k.
Думаю, не составит особого труда догадаться, что сладкая парочка Ксавье и Софи задались целью свести нас начиная с той секунды, как только Джим сошел с трапа самолета. Я пыталась сопротивляться их напору, но, казалось, весь мир был против меня на улице была весна, а нет ничего столь же обескураживающе-прекрасного, как весна в Париже, мне уже давно приелись кратковременные мимолетные романы, которыми я баловалась еще со школы - в отличие от Софы, я не придавала особого значения тому, кто сегодня хлещет молоко из пакета на моей кухне. Но все это меркло перед тем, что Джеймс оказался невероятно веселым, умным, и мне хватило одного взгляда на его серые, с легким прищуром глаза, чтобы понять, что отныне контроль над моей жизнью я утеряла безвозвратно. Но я еще несколько месяцев прикидывалась, что все иначе, куда же без этого
----
Ребята вручили мне электронный ключ от номера и отправились гулять по городу, довольные успешно выполненной миссией. Мои ватные ноги, повинуясь чувству долга, понесли меня по коридорам отеля, с их извечными красными ковровыми дорожками и бесчисленными поворотами в никуда. Наконец, я оказалась перед дверью с номером 652. Электронный замок послушно пискнул, я застыла на пороге, глядя на мужа тот остановился посреди комнаты, которую он явно только что мерил шагами. Он никогда не умел ждать.
Я прикрыла за собой дверь, облокотившись на нее спиной.
-Привет, - я улыбалась, и, пожалуй, эта была моя первая искренняя улыбка за весь день а ,возможно, и за последние несколько месяцев.
В считанные секунды Джеймс преодолел расстояние между нами, и вот он уже обнимает меня, а ноги окончательно отказываются держать мое бренное тело. Кое-как я добралась до кресла, а Джеймс опустился напротив, на кровать.
Мы молчали. Он смотрел на меня, словно пытается разгадать, что происходит у меня в голове. Он, который всегда понимал меня с полуслова, полувзгляда, не знал, с какой стороны подступиться к этому приведению, которое отдаленно напоминало его жену.
-Ну как ты, - голос его звучит неуверенно.
-Я.. я не знаю, - все мое мужество как ветром сдуло. Стоило мне увидеть его, и все те эмоции, которые я заперла где-то глубоко внутри, от которых я пряталась в этом залитом весенним солнцем городе, вырвались наружу.
-Ты не должна была уезжать, - говорил мне Джеймс успокаивающим тоном. Тебе вовсе не обязательно было справляться со всем этим самой. Неужели - я уже знала, что он скажет, и чувство вины нахлынуло на меня с новой силой. Ты даже не дала мне шанс помочь тебе. Я ведь всегда был для тебя другом, Мари
Увидев, что я опять, в который раз за день, плачу, Джеймс остановился. Опустился на пол, положил голову ко мне на колени, я запустила руки в его отросшие за эти два месяца волосы.
-Мы справимся, - его дыхание обжигало мои колени. Мы с этим справимся.
---
Помню мою первую мысль, когда я увидела две злосчастные полоски на том тесте на беременность. Я была в ужасе. Мы были женаты уже полгода, но о детях пока не думали. У жизни, похоже, были совершенно другие планы на наш счет.
Помню, что та же паника отразилась на лице Джеймса, когда я выползла на кухню, все еще сжимая тест в руке. А потом на его губах заиграла шальная, бесшабашно-счастливая улыбка.
[Мы не готовы к этомуk - твердил мне мой занудный рассудок.
[Но вы оба хотите этого ребенкаk - говорило мое сердце.
Помню, как мы в первый раз зашли в магазин детских товаров, и с каким трепетом, ужасом и восторгом мы разглядывали эти крохотные распашонки, ползунки и чепчики. Я все не могла представить, что спустя каких-то девять месяцев, я буду держать на руках маленькое чудо, за которое буду нести ответственность всю свою жизнь.
Это было так странно Мы были так поглощены своей безумно интересной и увлекательной взрослой жизнью, что даже не задумывались над тем, что мы уже давно готовы к роли родителей, что это самый верный виток нашей с ним истории.
А еще я помню, как несколько недель спустя, когда я чистила зубы, меня скрутило от внезапной боли внизу живота, я закричала, упала на кафельный пол. Джеймс тогда выбил дверь в ванную, а я плакала навзрыд и кричала [Уйди, пожалуйста, уйди!k, обнимала себя перепачканными в крови руками, сидя на кафельном полу, и плакала, плакала. От слез ничего не было видно, только красные разводы. Красный цвет повсюду. Крови было так много, что вся моя ночная рубашка была алой.
И самое болезненное, самое ранящее из всех воспоминаний сочувственный голос доктора, словно приговаривающий меня. Нет, не к смерти, к чему-то в сто крат хуже.
[Боюсь, мадам, вы не можете иметь детейk.
---
Мы стояли посреди комнаты, временно заменяющей мне мастерскую. Все эти два месяца я работала, не покладая рук, я никогда так много не рисовала. И теперь с полотен, которые были везде на подоконнике, на мольбертах, на полу, на стенах на нас смотрели дети. Мальчики и девочки, с огромными, широко распахнутыми глазами, ангельски-красивыми лицами. И все они смотрели на нас.
И я знала, точно знала, что мне никогда не стать матерью ни одному из них. Как бы страстно я этого не хотела.
Это было своеобразной пыткой рисовать их на протяжении всех этих дней, когда из окна в комнату бесцеремонно вваливалось весеннее солнце, и в воздухе пахло свежестью, а во мне с каждым новым мазком умирала надежда. И вера в чудо. И желание бороться с собственным горем.
И в итоге, все мои прошлые желания и стремления, все мои победы, все мое везение, которое, казалось, не изменяло мне всю жизнь, были жалкой заменой тому огромному счастью, которого я была лишена навсегда. Жалкой и неравноценной.
Джеймс сжал мою руку. Я не смотрела на него, но знала, ему так же больно, как и мне сейчас. Он тоже чувствует себя беспомощным и никчемным. Но теперь, спустя восемь недель отчаянных попыток справиться с этим в одиночестве, я знала, что он не бросит меня, несмотря ни на что. И мы найдем способ жить дальше.
---
(пять лет спустя)
Через несколько лет я непременно вернусь в Хельсинки. Я не была там уже, кажется, целую вечностью, но я должна буду вернуться. Еще раз взглянуть на тот полюбившийся мне пейзаж Куинджи, по привычке опустошить Стокманн, и, конечно, зайти в Каменную церковь послушать что-то из Генделя или Баха, и поблагодарить Бога.
Нашей приемной дочери Алексис три года. Когда-нибудь я поеду в Хельсинки вместе с ней, чтобы показать ей, как яркие солнечные полоски разукрашивают своды Каменной церкви того самого места, где мои молитвы были услышаны, и теперь на моих руках засыпает белокурый большеглазый ангел, сжимая в маленькой ручке душистую ветку сирени.